об Алексее Рыжкове

Алексей Рыжков 2005

Памяти Алексея Рыжкова,
или эхо разговора об истине в осеннем лесу после дождя
Зеленцов Ю., сентябрь — октябрь 2006

Ибо мы спасены в надежде. Надежда же, когда видит, не есть надежда; ибо если кто видит, то чего ему и надеяться? Но когда надеемся того, чего не видим, тогда ожидаем в терпении. Также и Дух подкрепляет нас в немощах наших; ибо мы не знаем о чём молиться, как должно, но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными.
Рим. 8, 24—26

Изображения, которые делал Алексей — и фотографии, и живопись — вероятно больше скажут о нём. Слова как-то не находятся, может быть потому, что с текстами у него были свои, особые отношения; и прозу он писал свою, особую. Знаю, наверное, что такой текст, как я пишу сейчас, он бы писать не стал — или жизнь в нём недостаточно отчетливая, или мало в нём искусства что ли… Простые и подлинные вещи Алексей очень чувствовал и понимал; много читал, ценил прозу Бунина. Поэт номер один был Пушкин, из которого мы цитировали, и восхищались его неэлементарной простотой. Одна из наших постоянных тем разговоров, как не умны интеллектуалы (по меткому выражению Г. К. Честертона).

Мы с Алексеем ходили на прогулки, и какое-то время делали это постоянно. В Троицке, недалеко от Пахорских прудов и Котлована, который был близок Алексею какой-то своей особой отдельной обособленной красотой, находится поле. На него мы иногда выходили, сходя с проторенных маршрутов территории института. В 2001 году мы впервые встретили там лошадей, и полгода после этого я ходил на конюшню их фотографировать. Так появились фотографии лошадей и вообще история с походами на конюшню.
Помню, как однажды мы вышли в поле и увидели зайца. Он пробежал метров тридцать и затаился в траве. Прошли вслед за ним и опять его посмотрели — сидел серьёзный такой. После этого мы всем говорили, что зайцев у нас в Троицке «видимо-невидимо». Ещё была на этом поле встреча с коровами; вечерний пейзаж тогда — с травой, облаками и ровным пространством поля, по которому шелестел ветер, — был удивительным. Позже, этот пейзаж с коровой (правда, без грубого забора) появился на холсте у Алексея.

Помню, как я засиживался дома, разбирая фотографии и негативы, перебирая и читая книги, а он приходил, часто без предварительного звонка, и с мощной энергией звал идти на прогулку, в лес, выговориться и подышать свободой. Некоторое время зимой мы ходили в лес, жгли костер, сжигали наши старые «плохие» негативы и фотографии, рукописи-записи, современные газеты и некоторые глянцевые журналы. Конечно, сопровождалось это разговором на самые разные темы. Это был настоящий творческий акт! Именно через такое совместное действие и размышление, обмениваясь опытом и впечатлениями, мы делали очевидным и ясным понимание тех или иных явлений нашей жизни. То, что на уровне чувства было уже нам знакомо, мы делали простым и внятным сознанию. Вспоминаю цитату из гениальной книги Отто Вейнингера «Пол и характер», которую мы обсуждали: Не следует заблуждаться. Сознание и только сознание уже само по себе нравственно, бессознательность — аморальна, и наоборот, всё аморальное бессознательно. Конец цитаты.
Была потребность, разговаривать о прочитанном, делиться накопленным и пережитым. Книги были удивительные — «Расставание с нарциссом» и «Аспекты духовного брака» А. Гольдштейна, «Бесконечный тупик» Д. Галковского, «Camera Lucida» Р. Барта, «Жизнь Арсеньева» И. Бунина, «Дневники» Я. Друскина, «Дневник сельского священника» Ж. Бернаноса, «Эстетическая теория» Т. Адорно, «Письма» Ван Гога и др..

Как-то Лёша забежал на минутку и в разговоре, без всякой, как мне показалось, необходимости, упомянул Ван Гога. Это было как знак, особое утверждение. С голландцами Алексей чувствовал какое-то внутреннее родство и говорил, что хорошо бы писать копии великих картин Брейгеля, Босха, Рогира Ван Вейдена. Женщиной 1435 года из немецкой картинной галереи он восхищался (Rogier van der Weyden, Bildnis einer Frau mit Flugelhaube, um 1435, eiche, 47 x 32 cm). Как-то летом, когда дома у него никого не было, Алексей буквально уговорил меня посмотреть с ним вместе фильм «Летучий голландец» режиссера Йоса Стеллинга. Ему как-то было важно, чтобы этот фильм был сейчас, чтобы кто-то ещё кроме него посмотрел это удивительное необычное зрелище.

Я думаю о неповторимости личности и особенной судьбе Алексея. Даже в его смерти — всего сорок лет — есть какая-то цельность, завершенность и какое-то высказывание о жизни. Смерть непонятна; но мы живём, и живут наши близкие с нами.
Может быть, это то, что называют душой. У меня остаётся простое реальное чувство, и именно оно убеждает меня в том, что не все кончается смертью.

Фото.Picart: фотоархивы, статьи, цитаты, интервью...

об Алексее Рыжкове

РЕКЛАМА